Поэзия Игоря Губермана - явление во многом уникальное. В его емких четверостишиях, которые он сам называет "гарики", удивительным образом сочетаются лаконизм японской танки, трагически веселое зазеркалье обэриутов и афористичная сочность русской частушки.
Игорь Губерман, родившийся в Москве в 1936 году, закончил технический вуз, сменил много профессий - от журналиста до "химика"-электрика. Он автор нескольких научно-популярных книг, получивших в свое время известность. Но, пожалуй, главным в его литературном творчестве были и остаются эти самые гарики, которые он с необычайной легкостью придумывал всегда и везде. Много лет он разбрасывал их вокруг себя, дарил близким и полузнакомым людям.
Игра эта, однако, оказалась далеко не безопасной. Не будучи нигде напечатанными, его стихи ходили в списках или в изустном переложении по всей нашей огромной стране в течение всех "застойных" лет как своеобразное проявление современного фольклора.
Острая и беспощадная политическая сатира его легко запоминающихся строк не могла не обратить на себя самое пристальное внимание "литературоведов в штатском".В 70-е бы И. Губермана не обошли диссидентские настроения. Он был осужден на пять лет лагерей.
Именно здесь проявилась мужественность и стойкость его характера, столь отличного от улыбчивого, веселого облика. В нечеловечески трудных условиях принудработ и карцеров ок ухитрился написать десятки новых гариков, хотя прекрасно сознавал, что будет, если их обнаружат при "шмоне", и собрать материал для автобиографической книги прозы "Прогулки вокруг барака".
Отбыв срок наказания, в 1984 году Игорь Губерман вернулся в Москву. Но время от времени ему неизменно напоминали, что он "под колпаком". И вот в который раз сработала тупая и неумолимая машина, выбрасывающая российских литераторов за рубеж.
Теперь Игорь Губерман живет в Израиле. За рубежом вышли три книги его стихов и уже упомянутая книга "Прогулки вокруг барака".
И все-таки лучшие его стихи остаются на родине. Чаще всего как безымянный фольклор, без имени их автора. Грустные и смешные, добрые и непримиримые, полные горьких раздумий и жизнелюбия, они могут жить подлинной жизнью только внутри российской действительности, их породившей.
Пунктир жизни
С радостью хочу начать с того, что я - коренной москвич, шестьдесят пять лет тому назад родившийся в Харькове. Я думаю, что мама увезла меня туда рожаться, чтобы, не тревожа папу, сделать мне обрезание. Поскольку ровно на восьмой день я уже вернулся в Москву с отрезанным - так шутили впоследствии - путем в аспирантуру. Впрочем, это ни моих родителей, ни тем более меня тогда отнюдь не волновало. До двух лет я не говорил, а объяснялся жестами - уже соседские родители стали бояться, что со мной общались их дети. Но потом я все-таки заговорил, а все, что умолчал, наверстываю до сих пор.
В школу меня отдали сразу во второй класс (я уже умел читать и писать), при поступлении мне учинили мелкий экзамен, я забыл, как пишется заглавная буква "д". и горько расплакался, но меня все же приняли. С тех пор я многие годы сладко плачу на сентиментальных кинофильмах - особенно про сельское хозяйство. А на закате очень тянет выпить. Два этих последствия от детской травмы породили во мне много лет спустя интерес к психологии, и про все, что слабо достоверно, я стал писать научно-популярные статьи и книги.
Но до этого я кончил школу, поступил в железнодорожный институт, обрел диплом инженера-электрика и много лет с омерзением работал по специальности. Однако же образование зря не пропало: я соблазнил свою будущую жену мгновенной починкой выключателя у торшера в ее комнате. После чего мы погасили этот осветительный прибор и перешли к совместному ведению хозяйства. Что продолжается уже почти сорок лет. Я очень счастлив, а за жену не гарантирую, не спрашивал, уж очень она тонкий и тактичный человек, и правды все равно я не узнаю. А секрет нашего долгого душевного согласия мной давно уже раскрыт и обнародован: размер туфель жены - это год моего рождения, и наоборот, более глубокая причина вряд ли существует.
В семейной жизни я угрюм, неразговорчив, деспотичен, мелочен, капризен и брюзглив. Очевидно, именно поэтому все полагают, что в стихах я юморист. А я - типичный трагик, просто надо уметь это читать, но все предпочитают устоявшуюся репутацию.
Первый год по окончании института я работал в Башкирии машинистом электровоза, в силу чего на всю оставшуюся жизнь сохранил замашки пролетария: носки меняю редко и подозрителен к высоколобым очкарикам.
Загорская тюрьма. 1979 годЖил я интересно и разнообразно, в силу чего заслужил возможность продолжить свое образование в тюрьме, лагере и ссылке. Сажали тогда, в сущности, по всего одной статье, она сполна выражала собой весь томик Уголовного кодекса: "Неадекватная реакция на заботу партии и правительства". А я действительно уже много лет портил своими стишками атмосферу глубокого удовлетворения, в которой пребывало население страны. Пять лет на этом гуманитарном факультете миллионов пошли мне весьма на пользу, я советской власти очень благодарен. Кстати, в юности меня довольно часто били (поделом - я был еврей, тихоня и отличник) - этим сверстникам я тоже очень признателен, ибо физически с их помощью развился.
Благодаря двум детям (дочь и сын) мы с женой исполнили свой долг по воспроизведению человечества. Уже тринадцать лет мы все живем в Израиле, где нам жарко, опасно и замечательно хорошо. Здесь я смог воочию убедиться, что самая гениальная выдумка антисемитов - это миф о поголовной умности еврейского народа. Ох, если б это было так!
Много езжу выступать в разные страны, где наглядно вижу, что, где нас нет, там тоже не чрезмерно хорошо. В силу этого я и на склоне лет остаюсь оптимистом, сохраняя недоверчивую любовь к человечеству. Все остальное сказано в стихах, сопровождающих неровный пунктир моей жизни уже несколько десятков лет.
Зараз коментують
Всі